Наверх
Ночной Волк, 69 - 13 октября 2007 02:19
[COLOR=darkblue]Б Е Ш Е Н Ы Й.
VI
Я ненадолго прикрыл уставшие глаза: и почти сразу очнулся от ломок. Неужто уже ночь? Скорей, скорей на улицу! Не разбирая дороги от боли, я как-то добрался до двери в парадном и рухнул на нее всем телом. Боль усилилась и стала невыносимой. Одежда жгла кожу, и я начал судорожно сдирать ее с раскаленного тела.
И вот падаю в мягкую траву, голый и свободный! Судорога сводит плечи, иглы впиваются в скулы, боль насквозь прошивает позвоночник: И я бьюсь оземь, хватаю ртом воздух, хриплю и пускаю слюни, как придурок Вольф. И в это время я действительно жалок, но уже начинаю чувствовать наслаждение от того, как в мое естество превращается в зверя.
VII
Я снова гибок и силен, но теперь мой бег не назовешь царственным. Куда там! Жмусь в тени домов, как паршивая собака, воровато обхожу фонари, униженно проскальзываю вдоль заборов. Впрочем, когда до леса остается совсем недалеко, я всё же не выдерживаю, вылетаю на середину пустынного шоссе и плавными скачками несусь вперед, толкая пружинящими лапами теплый асфальт. При этом я всё-таки не теряю контроля над собой и, почувствовав тревогу, отскакиваю в придорожные кусты. И вправду, вскоре мимо пролетает троллейбус, родная 'двадцатка', у которого конечная прямо на опушке. Но чувство тревоги не оставляет меня и даже усиливается: И - запах, запах, от которого подкатывает к горлу. Запах смерти. Уж его-то я почую и за сто километров.
Сердце запульсировало прямо в горле. Преодолевая панический ужас, я стал подкрадываться к страшному месту. Запах усиливался, и всё мое существо выворачивалось наизнанку. Потом появилась кровь. Целая лужа крови. И тут я увидел: на краю шоссе, раскинув лапы и беспомощно скалясь, лежал Вольф. Он был мертвее мертвого, и подходить нечего: вся башка уже и не башка вовсе, а так - кровавый пустячок. Поделом тебе, пес шелудивый!
А я: значит, я - свободен! Сегодня утром стану человеком, на этот раз - навсегда. Господи, сколько же я этого ждал! А теперь, теперь даже не знаю, что с этой свободой делать, как и с чем явиться в мир людей, какие небылицы плести и как оправдываться. Впрочем, не только это, что-то еще мешало мне почувствовать себя по-настоящему свободным. И я знал, что - Янек, который теперь тоже свободен, но вот вопрос: жив ли? И сейчас помочь ему смогу только я, рискуя своей шкурой и самой жизнью. Не пойти? Убежать и тихо отсидеться до рассвета? И потом всю жизнь с ужасом вглядываться в каждую белую ушанку? Нет, идти туда и спасать! Времени осталось всего ничего - на рассвете мы с ним должны рассчитаться со своим темным прошлым навсегда.
Сердце мое бухнуло и ушло в пятки, когда я ступил на запретную тропу, ведущую к живодерне, но я переборол свой ненужный страх и побежал по ней, сначала неуверенно, а потом всё быстрее и быстрее:
VIII
Попробуй-ка по доброй воле подойти к месту, от которого разит смертью за три версты, как из выгребной ямы! А надо. И вот я сижу в засаде добрых полчаса и уже многое успел узнать. Янек жив, но, кажется, убить его они замышляют именно сегодня. Самый дурной из них, Витек, только что готовил веревки и прочие причиндалы для близкого расстрела - это чтобы шкуру не подпортить, значит. Да, она у Янека действительно красивая, серебристая, как у песца. Он сам беленький, потому и шерсть такая вырастает. В любом случае он носит ее сегодня в последний раз: или я его спасу, или живодеры на шапку пустят. И второе наиболее вероятно:
Витек деловито, как всякий палач, еще раз проверил приготовленные принадлежности своего мерзкого ремесла, подошел к открытой двери сторожки и что-то крикнул внутрь. В ответ послышался пьяный смех, и кто-то нетвердо заявил:
- Сам давай! Один справишься!
Я понял, о чем они, и сердце мое опять застучало в горле. Во всяком случае, у меня появился шанс. Шанс слабый и зыбкий, но он внушал хоть какой-то оптимизм. Витек зашел за дом, стукнула отпираемая дверь, а потом жалкий визг, матерщина: И живодер появился, волоча за собой отчаянно сопротивляющийся меховой ком. Я сразу узнал Янека, хоть шерстка у него была не так пушиста и бела, как прежде. Меня снова захлестнуло бешенство, и я решился. Размял затекшие лапы, затем подобрал их под себя и сжался, как стальная пружина. Витек как раз шел мимо, в двух шагах, и если бы он обладал хоть половиной моего звериного нюха, непременно почуял бы мой запах. Но Витек был всего лишь жалким человечишкой и ничего не почувствовал, зато Янек всё понял, притих и насторожился.
Я дождался, когда живодер окажется ко мне спиной, собрал все силы и прыгнул на него сзади. Больше от неожиданности, чем от толчка в спину, он выпустил из рук веревку, на которой волочил бедного Янека, и повалился, как подкошенный, навзничь. Но я уже ничего не соображал, и челюсти мои сладко сомкнулись на его пульсирующей теплой шее. Кровь хлынула мне в горло, я захлебывался в ней, испытывая щенячий восторг. И больше ничего на свете не хотелось - только терзать, терзать и терзать и без того уже истерзанное тело!
IX
Наконец я с большим трудом разлепил глаза: Скоро рассвет, и пора возвращаться к логову.
Там к этому времени собрались уже все. Почти все: ведь Вольф был мертв, а Янек - свободен. Вожак многозначительно посмотрел на мою окровавленную морду, кивнул остальным и мелко потрусил к норе. Вся стая последовала за ним: восемь черных зверей. И ни одного белого:
* * *
Продолжение следует... [/COLOR]
VI
Я ненадолго прикрыл уставшие глаза: и почти сразу очнулся от ломок. Неужто уже ночь? Скорей, скорей на улицу! Не разбирая дороги от боли, я как-то добрался до двери в парадном и рухнул на нее всем телом. Боль усилилась и стала невыносимой. Одежда жгла кожу, и я начал судорожно сдирать ее с раскаленного тела.
И вот падаю в мягкую траву, голый и свободный! Судорога сводит плечи, иглы впиваются в скулы, боль насквозь прошивает позвоночник: И я бьюсь оземь, хватаю ртом воздух, хриплю и пускаю слюни, как придурок Вольф. И в это время я действительно жалок, но уже начинаю чувствовать наслаждение от того, как в мое естество превращается в зверя.
VII
Я снова гибок и силен, но теперь мой бег не назовешь царственным. Куда там! Жмусь в тени домов, как паршивая собака, воровато обхожу фонари, униженно проскальзываю вдоль заборов. Впрочем, когда до леса остается совсем недалеко, я всё же не выдерживаю, вылетаю на середину пустынного шоссе и плавными скачками несусь вперед, толкая пружинящими лапами теплый асфальт. При этом я всё-таки не теряю контроля над собой и, почувствовав тревогу, отскакиваю в придорожные кусты. И вправду, вскоре мимо пролетает троллейбус, родная 'двадцатка', у которого конечная прямо на опушке. Но чувство тревоги не оставляет меня и даже усиливается: И - запах, запах, от которого подкатывает к горлу. Запах смерти. Уж его-то я почую и за сто километров.
Сердце запульсировало прямо в горле. Преодолевая панический ужас, я стал подкрадываться к страшному месту. Запах усиливался, и всё мое существо выворачивалось наизнанку. Потом появилась кровь. Целая лужа крови. И тут я увидел: на краю шоссе, раскинув лапы и беспомощно скалясь, лежал Вольф. Он был мертвее мертвого, и подходить нечего: вся башка уже и не башка вовсе, а так - кровавый пустячок. Поделом тебе, пес шелудивый!
А я: значит, я - свободен! Сегодня утром стану человеком, на этот раз - навсегда. Господи, сколько же я этого ждал! А теперь, теперь даже не знаю, что с этой свободой делать, как и с чем явиться в мир людей, какие небылицы плести и как оправдываться. Впрочем, не только это, что-то еще мешало мне почувствовать себя по-настоящему свободным. И я знал, что - Янек, который теперь тоже свободен, но вот вопрос: жив ли? И сейчас помочь ему смогу только я, рискуя своей шкурой и самой жизнью. Не пойти? Убежать и тихо отсидеться до рассвета? И потом всю жизнь с ужасом вглядываться в каждую белую ушанку? Нет, идти туда и спасать! Времени осталось всего ничего - на рассвете мы с ним должны рассчитаться со своим темным прошлым навсегда.
Сердце мое бухнуло и ушло в пятки, когда я ступил на запретную тропу, ведущую к живодерне, но я переборол свой ненужный страх и побежал по ней, сначала неуверенно, а потом всё быстрее и быстрее:
VIII
Попробуй-ка по доброй воле подойти к месту, от которого разит смертью за три версты, как из выгребной ямы! А надо. И вот я сижу в засаде добрых полчаса и уже многое успел узнать. Янек жив, но, кажется, убить его они замышляют именно сегодня. Самый дурной из них, Витек, только что готовил веревки и прочие причиндалы для близкого расстрела - это чтобы шкуру не подпортить, значит. Да, она у Янека действительно красивая, серебристая, как у песца. Он сам беленький, потому и шерсть такая вырастает. В любом случае он носит ее сегодня в последний раз: или я его спасу, или живодеры на шапку пустят. И второе наиболее вероятно:
Витек деловито, как всякий палач, еще раз проверил приготовленные принадлежности своего мерзкого ремесла, подошел к открытой двери сторожки и что-то крикнул внутрь. В ответ послышался пьяный смех, и кто-то нетвердо заявил:
- Сам давай! Один справишься!
Я понял, о чем они, и сердце мое опять застучало в горле. Во всяком случае, у меня появился шанс. Шанс слабый и зыбкий, но он внушал хоть какой-то оптимизм. Витек зашел за дом, стукнула отпираемая дверь, а потом жалкий визг, матерщина: И живодер появился, волоча за собой отчаянно сопротивляющийся меховой ком. Я сразу узнал Янека, хоть шерстка у него была не так пушиста и бела, как прежде. Меня снова захлестнуло бешенство, и я решился. Размял затекшие лапы, затем подобрал их под себя и сжался, как стальная пружина. Витек как раз шел мимо, в двух шагах, и если бы он обладал хоть половиной моего звериного нюха, непременно почуял бы мой запах. Но Витек был всего лишь жалким человечишкой и ничего не почувствовал, зато Янек всё понял, притих и насторожился.
Я дождался, когда живодер окажется ко мне спиной, собрал все силы и прыгнул на него сзади. Больше от неожиданности, чем от толчка в спину, он выпустил из рук веревку, на которой волочил бедного Янека, и повалился, как подкошенный, навзничь. Но я уже ничего не соображал, и челюсти мои сладко сомкнулись на его пульсирующей теплой шее. Кровь хлынула мне в горло, я захлебывался в ней, испытывая щенячий восторг. И больше ничего на свете не хотелось - только терзать, терзать и терзать и без того уже истерзанное тело!
IX
Наконец я с большим трудом разлепил глаза: Скоро рассвет, и пора возвращаться к логову.
Там к этому времени собрались уже все. Почти все: ведь Вольф был мертв, а Янек - свободен. Вожак многозначительно посмотрел на мою окровавленную морду, кивнул остальным и мелко потрусил к норе. Вся стая последовала за ним: восемь черных зверей. И ни одного белого:
* * *
Продолжение следует... [/COLOR]
Добавить комментарий
Комментарии: 0
